Эти 36 детенышей панды сломают ваш мимиметр!

развернуть

венок Алексею Боровому
(1)

Анархо-гуманизм Алексея Борового

Последний раз о нем писала "Вятская правда" от 12 ноября 1930 года - негодующая статья "Букет чуждых в Смоллесстрое" упоминала "завпланотделом Борового - политссыльного, эсера". Эсером Алексей Алексеевич Боровой не был. Вятская и последовавшая сразу за ней владимирская ссылки оказались последними этапами жизни этого крупного теоретика русского анархизма, юриста и политэконома, профессора Московского университета, журналиста и публициста. Его попытки организовать и возродить в конце 20-х годов анархическую оппозицию "советско-бюрократическому шовинизму" завершились постановлением Особого Совещания при Коллегии ОГПУ от 12 июля 1929 года об административной высылке. Его книга "Достоевский" осталась в рукописи, его библиотека была куплена за бесценок одним из воронежских вузов.

Его имя исчезло и было почти забыто в годы лихолетья. Почти. Ибо в конце 1989 года из потустороннего мира спецхранов выплыл его богатейший личный архив - свыше тысячи единиц хранения - с толстыми папками рукописей книг и воспоминаний, с тетрадями дневников, наконец с перепиской, показывающей круг общения Борового: А.Белый, А.Блок, В.Брюсов, С.Венгеров, М.Гернет, Н.Кареев, С.Лурье, А.Суворин, Б.Пастернак, А.Чаянов, Г.Шпет... Включение богатейшего наследия А.Борового в сокровищницу отечественной общественной мысли сделает более содержательными подходы к решению таких проблем, как вновь "открытые" проблемы неизбежности кризиса социалистического строя, кризиса партийного устройства, проблемы синдикализма (или, по-нынешнему, независимого профсоюзного движения), как возможного пути дальнейшего развития общества. В работах Борового анархизм предстает как самостоятельное учение, оттесняющее на задний план топорные построения террористического толка, на критике которых идеологически выдержанные публицисты, вроде Емельяна Ярославского, зарабатывали гонорары и ученые степени. Алексей Боровой тем интереснее в эпоху, когда марксизм признается этапным, но устаревшим мировоззрением, что он до 1904 года был правоверным марксистом и знатоком "классиков^". Отход от марксизма - в ту же, кстати, эпоху, что и отход Н.Бердяева, С.Булгакова, П.Струве, С.Франка, столь читаемых и почитаемых ныне, - произошел у него под влиянием гуманистических учений Руссо, Гете, Достоевского, Бергсона, и - не в меньшей степени - после знакомства с практикой французских марксистов в Париже, которую в то время явно вытесняло движение синдикализма. Конечно, сам по себе отход от марксизма и в то время был невеликим подвигом, но для Борового с этого начался путь поиска живой истины, путь пропаганды новых идей, которые могут и должны быть включены в современный политический диалог.
"И вдруг... неожиданно, из каких-то неведомых глубин, во мне родилась разом огромная, оформленная, просветляющая, единая мысль. С необыкновенной отчетливостью, побеждающей убедительностью во мне проснулось чувство нового для меня мироощущения. Я дрожал, как струна..." - так описывает А.А.Боровой возникновение своего анархического мировоззрения, всплеск сознания, произошедший одним из октябрьских воскресных дней 1904 года в Париже, в Люксембургском саду. "Со скамьи Люксембургского сада, - продолжает Боровой, - я встал просветленным, страстным, непримиримым анархистом, каким остаюсь и по сию пору. Мысли родившиеся тогда, легли в основу напечатанной в 1906 году моей первой анархической работы: "Общественные идеалы современного человечества". "Работа эта, состоящая из трех разделов, рассматривает три, по мнению А.А.Борового, последовательные ступени развития общественного устройства - либерализм (его крупнейшим идеологом Боровой считал Б.Констана), социализм (тут Боровой отдал первенство К.Марксу) и анархизм. Смена этих ступеней обусловлена могучим противоречием между личностью и обществом. "Что святее, что выше, что драгоценнее: интересы личности или интересы общества, - вот вопросы, мрачным фатумом вставшие на всем протяжении человеческой истории".
Либерализм, продолжающий традиции Великой французской революции 1789 года, отдает предпочтение личности, индивидуальности. "Люди должны быть равны не потому, что одинаково служат деспотизму, - объясняет Боровой учение Констана, - а потому, что все они равно свободны... Есть такая сторона человеческой личности, человеческого бытия, которая по необходимости остается индивидуальной и независимой; перед ней бессилен и самый закон. Его вторжение в эту строго индивидуальную сферу было бы деспотизмом". "Границы власти должны быть указаны справедливостью и правами отдельных лиц". Однако, провозглашая неограниченную свободу собственности и промышленности, Б.Констан видел экономический идеал в свободной конкуренции и считал, что "природа вещей установит наилучшие законы" между неимущими полуголодными рабочими и собственниками. Политические права Констан предоставляет собственникам, в силу лучшего образования могущим выдвинуть хороших политических деятелей, а для "уравновешивания демократической подвижности" высказывается и за наследственную верховную палату.
Анализ типичной либеральной доктрины Боровой заканчивает словами: "Она не есть защита свободы, она - отрицание свободы! Провозглашая свободу одних, она мирится с рабством других! Как абсолютно безнравственный принцип, она сама в себе несет свое осуждение!"
На смену либеральной идее приходит идея социалистическая, главной целью своей ставящая, по мнению Борового, достижение полного равенства между людьми к основывающаяся при этом на идее равноценности человеческих личностей. Маркс, давший глубокий экономический анализ капитализма, доказал, что капиталистический строй сам в себе несет свою гибель, но оставил лишь смутные образы своего общественного идеала. Его последователи (Энгельс, Каутский, Бебель, Лафарг), критикуя капиталистическое государство, сохраняют, тем не менее, государство, как принцип, как принудительную организацию, указывающую личности определенный путь. Социалистическое государство, предупреждает Боровой, "не только останется, но и обратится в апофеоз всеобъемлющей, сознательной и разумной власти, т.е. самой тяжелой ее формы, которую только может себе вообразить человеческий ум". При множестве свобод, декларированных социализмом, "не будет только одной формы свободы, но самой драгоценной и самой необходимой - свободы самоопределения, сознания полной, абсолютной независимости от кого бы то ни было, от принудительных организаций". Гнет социалистического строя Боровой видит не в обязательности труда, а в психическом давлении "социалистического шовинизма", новой общеобязательной религии, при которой "разрушение социалистического строя станет самой тяжелой формой человеческого преступления". Социализм, предсказывал Боровой в 1906 г., "воспитает ревностных и фанатичных служителей", для которых "сохранение и охрана социализма станут новым догматом", а поэтому можно "наперед предсказать кризис и крушение социалистической идеи после осуществления социалистического строя". "Социализм есть только философия ножа и вилки," - делает вывод Боровой. "Он накормит голодающих и в этом будет заключаться его бессмертная заслуга перед человеком. Но, уничтожив страдания тела, он остановится в бессилии перед страданиями духа; их целить призван анархизм".
Анархизм для Алексея Борового это "философия пробудившегося человека", его центральной идеей является "конечное освобождение личности". Недостаток анархической теории начала XX века Боровой видит в ее привязанности к социалистической идее зависимости личности от общества, необходимым следствием которой будет политическая и экономическая зависимость индивида. Эта зависимость характерна не только для анархо-коммунистов (Кропоткин), но даже для анархо-индивидуалиста М.Штирнера, вынужденного признать, что прежнее общество будет заменено добровольным "союзом эгоистов". Еще одно слабое место анархических теорий, современных Боровому, - в неразработанности серьезной теоретической аргументации. "Конечно, пафос сердца, трепет страданья, которыми проникнуты многие вдохновенные страницы Кропоткина или Реклю, невольно заражают читателя; но в этих книгах, писанных кровью сердца, нет той неумолимой логики фактов, которая не только трогает, но и убеждает", - исходя из этого положения А.Боровой приступает к разработке научной анархической теории и предлагает для начала основные положения для решения такой задачи: "Каким образом можно осуществить абсолютную свободу индивида, не прекращая общественной жизни?" Абстрактно ответ можно дать сразу - для осуществления анархического идеала нужна такая форма сосуществования людей, которая, допуская возможность сношения между людьми, отвергла бы самую мысль о каком-либо внешнем распорядке или регулировании.
Сложности, однако, заключаются в ходе реального исторического процесса, когда, с одной стороны, человеческая личность становится все более и более самостоятельной и начало внешнего принуждения играет по отношению к ней все меньшую и меньшую роль, а, с другой стороны, развитие человеческой культуры (в том числе, экономической и политической деятельности человеческих сообществ) требует все более переплетенной системы взаимодействия. Боровой считает очевидным, что рост общественной власти приемлем и терпим только в хозяйственной, экономической области и именно исходя из этого предлагает найти "такую форму человеческого сосуществования, которая обходилась бы в своей хозяйственной деятельности безо всякой внешней организации, то есть не заключала бы в себе никакого принудительного элемента".
Экономическое обоснование неизбежности этой новой формы у Борового выгладит так: "Процесс дифференциации функций, разделение труда сменится другим колоссальным процессом, процессом обратного собирания функций. Человек будет в состоянии один собственными силами произвести целиком тот продукт, в котором он нуждается. Ему не нужны будут помощники, не нужны будут специалисты в отдельных отраслях хозяйства. Он станет самодовлеющей хозяйственной единицей." Технический прогресс станет залогом интеллектуализации трудящихся, выдвинет необходимость интегрального, то есть объединяющего научные и технические знания, образования, - в этом Боровой солидарен с П.Кропоткиным. Упомянутые процессы, начавшись при капитализме, будут проходить и при социалистическом строе, а поэтому анархисты должны признать неизбежность наступления социализма, как закономерного этапа в эволюции человеческого общества. Этот последний вывод отличает А.Борового от значительного большинства анархистов XX века и выделяет его анархическую теорию для серьезного политического диалога с политиками конца нынешнего столетия.
Дальнейшее развитие анархической теории А.Борового шло от анархо-индивидуализма к анархо-синдикализму. Сохраняя идею о преемственности либерализма - "философии привилегированных классов", социализма - "философии исстрадавшегося пролетариата" и анархизма - "философии пробудившегося человека", Боровой, помимо лекционной и пропагандистской работы, занялся разработкой философской, политической и экономической теории анархизма. Итогом его работы стала книга "Анархизм" (М., 1918), выражающая новое и весьма своеобразное мировоззрение, "Мое мировоззрение - анархо-гуманизм, - писал Боровой на страницах одной из рукописей, - проникнутое пафосом революционного романтизма, оно является новым, самостоятельным и для многих товарищей еще не приемлемым этапом анархической мысли". Объявляя анархизм апофеозом личного начала, А.Боровой отмежевался от абсолютного индивидуализма, утверждая, что "анархизм есть также культ человека..., но анархизм не делает из эмпирического "я" центра вселенной. И если абсолютный индивидуализм стремится утвердить только свободу данного конкретного "я", анархизму дорога свобода всех "я", дорога свобода человека вообще". Именно поэтому Боровой теперь не отрицает общества и общественности как "связности подлинных реальностей - своеобразных и неповторимых", как средства осуществления личностью ее творческих целей." Борьба личности за свое освобождение неизбежно обусловлена противоречием между личностью и обществом, причем полная гармония между ними невозможна и наиболее точным определением анархической деятельности становится для Борового тезис: "Движение - все, конечная цель - ничто".
Философское обоснование анархо-гуманизма А.А.Боровой видит в преодолении рационализма XIX века с его средним, абстрактным человеком-фикцией "без плоти и крови^". Новая философия анархизма - это "философия революционного синдикализма", основывающаяся на интуитивной философии и "философии жизни" Анри Бергсона и претворяющаяся на практике в собственно синдикализме. "Будущее в глазах синдикализма - пишет Боровой - продукт творчества, сложного, не поддающегося учету процесса, модифицируемого разнообразными привходящими факторами... Знать это будущее, как знают его правоверные устроители партийных манифестов, невозможно... Но можно желать изменить настоящее и строить будущее, согласно воле производителя, той воле, которая отливается непосредственно в реальных жизненных формах его объединения...".
Выступая против рационализма, как философии, синдикализм преодолевает и наивысшие достижения философов-рационалистов, базирующиеся на слепой вере в непогрешимость теоретического разума, то есть выступает против парламентаризма в политике и "экономического или исторического материализма" в теории. Критика парламентаризма основывается у Борового на опыте "демократий" XIX и начала XX веков. "Народовластие есть фикция... В реальной государственной жизни действует не народ, как таковой, но определенный верховный орган, более или менее удачно представляющий хаос индивидуальных воль, слагающих народ. Государство в лице верховного законодательного органа вытесняет "правящий народ", суверенитетом обладает не он, но "орган", отражающий волю сильнейших..". Единогласие, очевидно, невозможно и при народовластии, а принцип большинства опровергается и многочисленностью и самоочевидностью исторических случаев, когда большинство не было право. Боровой цитирует и Л.Толстого: "Когда среди 100 человек один властвует над 99 - это несправедливо, это деспотизм; когда 10 властвуют над 90 - это тоже несправедливо, это олигархия; когда 51 властвует над 49... - иронизирует Лев Николаевич - тогда это совершенно справедливо - это свобода!"
Теория "экономического материализма", т.е. марксизм, с его схемой "базис - надстройка", по мнению Борового, потеряла свой категорический характер и оказалась "недоказуемым, но субъективно достоверным мифом", поскольку между первопричиной всего - экономикой и "отражением" ее не может быть никакого сходства, "ибо среда кладет свою печать на самое образование отражения". Боровой отмечает признание Энгельсом, а затем и Плехановым-Бельтовым возможности существования экономического фактора, только как следствия или в ряду взаимодействующих явлений. Недостоверна и сама "научность" марксизма. Наука может доказать все, что угодно, кроме самой себя, то есть своего основания. Доказуемо лишь предпоследнее, последнее же - нет. "Последнее" всегда есть предмет веры и утверждается волей. "Марксизм силен пламенной односторонностью своего верования... в то, что стихийные силы "бытия" вне человеческой воли и вопреки ей приведут человечество к счастливому концу". Но марксизм преходящ, как учение, ибо характерен даже по собственным теориям только "для определенных ступеней человеческого и общественного развития". Вывод, который А.А.Боровой делает из анализа подобных "научных теорий" гласит: "Синдикализм - движение, которое стимулы, определяющие его дальнейшее развитие, диктующие ему направление, ищет и находит в самом себе. Не теория подчиняет движение, но в движении родятся и гибнут теории".
Динамичность миросозерцания анархо-гуманизма вытекает из веры в непрерывность мирового развития, в неостанавливающийся рост человеческой природы и ее возможностей. Поэтому анархический идеал А.Борового не знает конечных форм, не может дать точное описание и определение типа общественности, который являлся бы точным его выражением. Анархизм - это неограниченное движение к общественным формам, не знающим насилия, в которых нет иных препон к последовательным, расширяющимся творческим исканиям, кроме как в ясном сознании ненарушимости прав другого на творческое самоутверждение.

(1) Статья была первые опубликована в анархо-синдикалистском журнале “Община”, №49, 1991.

Дмитрий Олейников

Алексей Алексеевич Боровой родился 30 октября 1875 г. в Москве в семье генерала. Однако карьера военного его не привлекала, и окончив Московский университет, он стал преподавателем юридического факультета. Круг интересов Борового со студенческих лет был весьма широк и включал в себя историю, философию, политэкономию, педагогику, музыку, литературу; в то же время он интересовался марксизмом, к которому всю свою жизнь относился с большим уважением.
Осенью 1904 Боровой находился в научной командировке в Париже. Всесторонне образованный, он оказался интеллектуально подготовлен к восприятию анархического учения, но пришел к нему совершенно самостоятельно и, пожалуй, неожиданно для себя самого: «Никто меня анархизму не учил, не убеждал, не заражал, - вспоминал он много позже. – Неожиданно, из каких-то неведомых глубин, во мне родилась разом огромная, оформленная, просветляющая, единая мысль. С необыкновенной отчетливостью, побеждающей убедительностью во мне проснулось чувство нового для меня мироощущения… Со скамьи Люксембургского сада я встал просветленным, страстным, непримиримым анархистом, каким остаюсь и по сию пору».
Как анархист Боровой всегда принадлежал к индивидуалистическому направлению, - впрочем, он никогда не разделял крайностей индивидуализма в духе философских систем Макса Штирнера или Фридриха Ницше, всегда оставаясь вне каких-либо строгих рамок течений и направлений. Но несомненно, что в его лице анархизм приобрел, как говорили позднейшие исследователи, «оригинального, романтического и чуждого всякого догматизма приверженца», великолепного писателя, чьи «блестящая образность, смелая фантастика его стиля и речи скорее облачают в нем поэта, художника слова, чем теоретика в обычном понимании».
Осенью 1905, в разгар начавшейся революции, Боровой вернулся в Россию и возобновил работу в Московском университете. А в апреле 1906 он впервые в России выступил с легальной открытой лекцией по анархизму, имевшей большой успех среди интеллигенции, - «Общественные идеалы современного человечества».
Для раннего Борового характерен своеобразный синтез марксистской социологии и истории с философией индивидуализма, близкой штирнеровской. Он рассматривал историю цивилизации как последовательность сменяющих друг друга общественных систем, отличающихся все большей степенью личной свободы человека: на смену феодальному абсолютизму пришел буржуазный строй с демократическими свободами и развитием техники и науки; он будет неизбежно сменен государственным социализмом, – который станет революционным уничтожением эксплуататорских, имущих классов, огосударствлением всей хозяйственной и общественной жизни, решением таких социальных проблем, как бедность, безработица и т.п., - но, одновременно, сохранит духовное закрепощение человека «всеобъемлющей властью социалистического шовинизма»; и как венец развитию человечества, на смену социализму естественным образом придет общество ничем не ограниченной индивидуальной свободы личности, Анархия. При этом единственной последовательной анархической системой молодой Боровой считал индивидуализм, а в анархо-коммунизме Кропоткина он видел прежде всего внутреннее противоречие между личностью и обществом, коллективом, а также отрицание абсолютной свободы индивида. Иногда он даже заявлял о том, что коммунизм и анархизм есть взаимоисключающие понятия. Поиски решения проблемы совмещения абсолютной свободы индивида и интересов целого общества Боровой называл «научной теорией анархизма» и в ней видел свою задачу теоретика; наиболее перспективные варианты такого решения он находил в максимальном развитии науки и техники, что должно привести к полному изобилию материальных благ.
С 1906 года Боровой выступал в разных городах страны с лекциями по анархизму, а также участвовал в работе издательства «Логос», явочным порядком выпускавшего анархическую литературу, и писал для сборника статей «Индивидуалист». Лекции нередко принимали характер антиправительственной агитации, и за одну из них Боровой был даже приговорен к месяцу тюрьмы.
Однако сам Боровой оставался ничем не связанным с непосредственной революционной борьбой и какими-либо анархическими организациями, - а потому многочисленные русские анархо-коммунисты и синдикалисты воспринимали его как псевдо-анархиста, на деле выступающего за парламентскую демократию в социал-демократическом духе. Особенно жесткой критике Боровой был подвергнут на Амстердамском Международном анархическом конгрессе летом 1907, где один из ведущих российских анархистов В. Забрежнев в докладе «Проповедники индивидуалистического анархизма в России» назвал его антикоммунистические и индивидуалистические теории «ницшеанским словоблудием».
В конце 1910 Боровому грозил суд в связи с антигосударственным направлением издательства «Логос». Такое преступление наказывалось заключением в тюрьму на срок до одного года, - и он предпочел скрыться за границу. Поселившись во Франции, Боровой нашел работу преподавателя политэкономии и истории в Русском Народном Университете и Свободном колледже социальных наук, созданном французскими анархистами. Личное знакомство с последними пробудило у Борового интерес к теории и практике французского рабочего синдикалистского движения и стало причиной коренного пересмотра его собственного индивидуалистического мировоззрения. В своих лекциях Боровой отныне заявлял о поддержке революционного синдикализма, отрицающего парламентаризм и направленного на переустройство общества путем социальной революции, - хотя к классическому анархо-коммунизму он по-прежнему относился весьма критически.
В 1913 году царское правительство объявило амнистию политическим преступникам в связи с 300-летием Дома Романовых. Вернувшись в Россию, Боровой занимался публицистикой в столичных журналах, а также готовил новую работу, посвященную синдикалистскому движению (книга «Революционное творчество и парламент» была издана в 1917 году).
Вторую Российскую революцию, начавшуюся в феврале 1917, встретил уже не просто философ, мечтающий об абстрактных идеалах анархии, но активный пропагандист, включившийся в практическую работу организаций и групп единомышленников. Уже в апреле 1917 Боровой оказался в числе организаторов синдикалистской «Федерации союзов работников умственного труда», объединявшей учителей, врачей и т.п., редактировал ее газету «Клич». Не встретив поддержки среди интеллигенции, Федерация распалась в конце того же года, - а уже весной 1918 Боровой выступил инициатором создания «Союза идейной пропаганды анархизма» и его печатного органа, ежедневной газеты «Жизнь». Его товарищами по Союзу стали ветераны революционно-анархического движения Петр Аршинов, Иуда Гроссман-Рощин и старый знакомый Владимир Забрежнев, всего десять лет назад страстно критиковавший Борового.
Как уже говорилось, индивидуализм был присущ Боровому всю жизнь, и его статьи 1917-1918 гг. (а также новая книга «Анархизм») несут на себе сильный отпечаток этих взглядов. Отрицая всякую власть и принуждение, их автор неизменно подчеркивает, что «для анархизма никогда, ни при каких условиях не наступит гармония между началом личным и общественным. Их антиномия – неизбежна. Но она – стимул непрерывного развития и совершенствования личности, отрицания всех конечных идеалов». Тем самым, важнейшее значение для Борового получает не Анархизм как цель, но Анархия как непрерывное приближение к цели: «Ни один общественный идеал, с точки зрения анархизма, не может быть назван абсолютным в том смысле, что он венец человеческой мудрости, конец социально-этических исканий человека»...
Газета «Жизнь» была закрыта советской властью летом 1918 наряду с другими органами анархической прессы. Через год товарищи по «Союзу идейной пропаганды» оставили организацию: одни ушли к большевикам, другие, как Аршинов, присоединились к массовому анархическому движению Украины, махновщине. Боровой остался единственным лидером Союза, но не оставлял работы в нем, - вплоть до 1922 он организует лекции по истории и теории анархизма, участвует в выпуске классики анархической литературы. Пропаганду анархизма Боровой фактически ведет и среди студентов Московского университета и других вузов, читая лекции по истории социализма, рабочего движения, новейших тенденциях капитализма и т.д. – не лишним будет сказать, что высокий статус человека науки был подтвержден полученным в 1919 году званием профессора факультета общественных наук МГУ.
Сила воздействия Борового на аудиторию была велика; вот одно из очень немногих свидетельств, оставленное современником, о производимом им впечатлении. Слово Нестору Махно: «Вскоре после нашего посещения А.А.Борового, тов.Аршинов организовал лекцию «О Толстом и его творчестве», которую читал тов. Иуда Гроссман-Рощин, со вступительным словом тов. Борового.
Эта лекция, как и вступительное слово к ней Борового, меня, крестьянина-анархиста, очаровали; в особенности, должен сознаться, очаровало меня слово Борового. Оно было так широко и глубоко, произнесено с такой четкостью и ясностью мысли, и так захватило меня, что я не мог сидеть на месте от радости, от мысли, что наше движение не так уж бедно духовными силами, как я себе представлял. Помню, как сегодня, что я, как только Алексей Алексеевич окончил свою вступительную речь к лекции Рощина, выскочил из зала и побежал в фойе, чтобы пожать ему, Алексею Алексеевичу, руку и выразить свое чувство товарищеской благодарности. Зайдя в фойе, я встретился лицом к лицу с Алексеем Алексеевичем, прохаживавшимся по фойе. Я был полон радости за него, за его успех перед аудиторией, которая – я видел и переживал это вместе с ней, я был в этом убежден – аплодировала с такой радостью и чувством благодарности. Затем, разговорившись с ним, я подал ему руку и выразил ему все то, что чувствовал… По-моему, он вполне заслужил такое выражение признательности.
Но Алексей Алексеевич был скромен и, крепко держа мою руку в своей, полусмеясь и глядя на меня и на стоявшего рядом со мной тов. Аршинова, сказал: - Благодарю, но мне кажется, что я несколько обидел тов. Рощина: я заставил его долго ожидать конца вступительного слова.
Я подхватил: - Нет, вам, Алексей Алексеевич, мало времени дали!..»
Разумеется, несмотря на все красноречие и убедительность, старые, чисто индивидуалистические и антикропоткинские взгляды Борового (названные однажды, как мы помним, «ницшеанским словоблудием») не могли бы так очаровать фанатика практического анархизма, каким был Махно. Но мировоззрение Борового продолжало постепенно меняться: к началу 1920-х оно теряет остатки индивидуализма и приближается к классическому анархизму, - сам Боровой называет свои взгляды «анархо-гуманизм» и признает вполне возможным примирение общественных и личных интересов на почве социалистического коллективизма. Свои взгляды этого времени он излагает в наиболее продуманной и глубокой книге «Личность и общество в анархическом мировоззрении» (1921).
В конце 1921, воспользовавшись попыткой студентов Коммунистического Университета организовать открытый диспут «Анархизм против марксизма» (защищать две противоположные идеологии должны были Боровой и член большевистского ЦК Бухарин), власти изгнали обвиненного в антисоветчине Борового из МГУ, а осенью 1922 добились лишения профессорского звания и запрета на преподавательскую работу. После этого Алексею Алексеевичу пришлось осваивать профессию экономиста. Но и в 1920-х годах, когда легальный анархизм испытывал все большее давление, он продолжал активную анархическую и общественную деятельность: работал редактором в анархо-синдикалистском книгоиздательстве «Голос Труда», входил в несколько исторических обществ и в Научную секцию Всероссийского Общественного Комитета (ВОК) по увековечиванию памяти П. А. Кропоткина. Участие в ВОК имело особое значение: оно позволяло выступать с лекциями в Музее Кропоткина, остававшемся единственным легальным прибежищем анархизма в «стране Советов» вплоть до 1929 года; Боровой являлся секретарем Научной секции, а в 1925 был избран товарищем (заместителем) председателя Комитета.
Летом 1927 группа старых московских анархистов (в т.ч. Боровой) пыталась организовать кампанию в защиту приговоренных в США к смертной казни единомышленников Н. Сакко и Б. Ванцетти. Инициаторы рассчитывали, что эта кампания даст возможность выступить с открытой пропагандой идей анархизма, а также поднять голос в защиту ссыльных и заключенных анархистов СССР, но Моссовет, куда они неоднократно обращались за разрешением на проведение митинга солидарности, так и не соизволил дать такое разрешение.
Тем не менее, недолгое существование «Бюро по защите Сакко и Ванцетти» сыграло важную роль в консолидации анархистов столицы. Вокруг таких ветеранов, как В. Бармаш, А. Боровой, Н. Рогдаев, В. Худолей, начали собираться и не отказавшиеся от своих убеждений старики, и только-только открывавшая для себя анархизм молодежь.
Складывавшаяся подпольная группа установила связи с редакцией парижского анархического журнала «Дело труда», издававшимся Аршиновым и Махно, и после изучения знаменитой Платформы приняла ее за основу своих взглядов. Практическое участие Борового в делах группы Бармаша-Худолея вылилось в составление сборника статей «10 лет Октября», давшего с анархо-коммунистических позиций политико-экономический анализ первой декады большевистского правления (текст сборника был нелегально переправлен через границу и издан брошюрой в Париже), а также организацией борьбы против «анархо-мистиков», - «уродливого нароста на теле анархизма», как он сам характеризовал это «эзотерическое» учение, пытавшееся подменить научный атеизм и классовый подход Кропоткина и его последователей – туманными «тамплиерскими» легендами об ангелах и демонах и реакционными рассуждениями о ненужности революционной борьбы и вообще всяких попыток изменения общества. С этой целью Боровой попытался создать, как он писал, «группу анархистов, которые могли бы в стенах Кропоткинского музея выявлять и защищать в противовес мистической секции анархизм, очищенный от инородных примесей", - но дело закончилось заключением блока мистиков, администрации музея и органов, которые в итоге удалили из Кропоткинского комитета и Борового, и всех его сторонников.
В начале 1929 в «Деле Труда» было опубликовано коллективное письмо московских анархистов, приветствовавших деятельность журнала и издававшей его группы как единственное, что может вывести революционный анархизм из кризиса. Письмо было подписано и Боровым, и такая оценка им деятельности платформистов, сторонников единой централизованной организации анархистов-коммунистов, товарищеской дисциплины и ответственности, - еще десять лет назад совершенно немыслимых для него вещей, - означала окончательный разрыв с индивидуалистическим анархизмом.
В мае 1929 Боровой был арестован ОГПУ вместе с другими московскими товарищами и обвинен в «активной работе по созданию в Москве нелегальных анархических групп, в распространении антисоветской литературы, в связях с анархической эмиграцией». 12 июля того же года Особое совещание ОГПУ приговорило его к трехлетней ссылке в Вятку.
Освобождение из ссылки не принесло серьезных облегчений старевшему анархисту: органы запретили Боровому проживание в крупных городах страны и ограничили возможности в выборе работы. Последние годы жизни Боровой провел во Владимире, работая бухгалтером, в одиночестве и бедности.
Умер Алексей Алексеевич 21 ноября 1935.
В Российском государственном архиве литературы и искусства до сих пор хранится обширный личный архив Борового (в т.ч. рукопись книги о Достоевском, переписка с А. Белым, А. А. Блоком, В. Я. Брюсовым, Б. Л. Пастернаком, А. Чаяновым и многими другими деятелями искусства и науки, неоконченные воспоминания). Когда-нибудь отсюда извлекут на свет неопубликованные до сих пор работы Борового по философии, истории, анархизму...